Давно собирался об этом написать… Я имею в виду судьбу «Кукушки» группы «Кино». Строго говоря, «Кукушек» давно уже не две. Помимо оригинальной версии Виктора Цоя, мне известно по меньшей мере два заслуживающих внимания кавера: в исполнении Би-2, и в исполнении Земфиры –оба, кстати, из одного альбома «КИНОпробы». Что касается последнего, то здесь нельзя не отдать должного: спето неплохо, звучит хорошо. Удачно смотрится субтон, на котором выведены первые два куплета, и наконец, на третьем, «Где же ты теперь, воля-вольная» песня «распрямляется во весь рост».

Но все же мое предпочтение склоняется к другому каверу- в исполнении Би-2. Дело в том, что если у Земфиры получилось интересное субъективное прочтение «Кукушки», то Би-2 ту же песню спели от имени героя нашего времени. Поэтому сравнивать с оригиналом лично мне более интересно версию Би-2.

Чтобы понять, в чем сходство и разница между песней, которую Виктор Цой спел в девяностом, и кавером, который Лева и Шура соорудили в двухтысячном, нужно прежде всего понять разницу эпох. Хотя между песнями прошло всего-то десять лет, тем не менее, они принадлежат к разным эпохам.

Что такое «Кукушка» оригинальная? Дума городского скитальца. Размышления на закате- недобром закате спокойного дня. Как ни относиться к советской системе ценностей, главные человеческие понятия в ней не были смещены. Страна оставалась пусть и нелюбимым, но все же родительским домом. «Кухни хранили тайны», дружба еще не обесценилась, ты мог быть уверен, что тебя поймут.

Тем не менее, тень уже надвигалась - тень особенно заметная для тех, кто умел видеть далеко. И таким образом, «Кукушка» «Кино» - прежде всего окно, раскрытое в неспокойное завтра. Ненаписанные песни еще ожидались, одинокий след еще не был заметён, новорождённые грозовые тучи еще не поглотили тускнеющее небо.

И Виктор Цой ушел за миг до первого удара урагана…

Остались мы. И пронеслись девяностые, в свисте которых невозможно было разобрать ничего. Смерч утих. Новое Солнце не зажглось. В неверном свете сотен синтетических солнц открылся новый мир. Мир человека, который смеется. Сегодня смех - не всегда веселый, не всегда искренний, но часто саркастический остался единственным оружием и спасением того, кто умеет думать.

В этом ключе и получился кавер. Время героев прошло. Героем остался только тот, кто мертв. Вопрос к кукушке повис в воздухе, диалог заменился риторикой. Поэтому в «Кукушке» после девяностых сквозит сарказм. Поэтому - и потому, что принять окружающее всерьез стало не под силу смертному.

Цой обращается к солнцу в простоте. Его герой мог быть ему равным. Герой нашего времени прекрасно понимает свой масштаб в сравнении со светилом, ставшим только теперь по-настоящему недосягаемым. То, что раньше выглядело простотой душевной, обожженному и недоверчивому обитателю нового мира представляется уже ложной патетикой. Поэтому мне чрезвычайно нравится та неподражаемая интонация, с которой Лева цедит «Солнце мое, взгляни на меня». Взгляни, Солнце, на уцелевшего паяца -Солнце недостижимое, Солнце бесполезное… Да и кулак уже не тот. В новом мире ему нечего поражать - или поражать надо все. Ты испытываешь недоумение, замечая, что твоя ладонь еще превращается в кулак.

«Вот тааааааак!»- рубят с плеча Би-2, и, безусловно, правы.

Ну, а где же теперь воля вольная? То ли нигде, то ли везде. Смотря что под ней понимать. Та, Цоевская – сегодня уже не просто недостижима, но даже непостижима. Поэтому нам остается преувеличенно вкрадчиво интересоваться, с кем же она теперь ласковый рассвет встречает. Мы понимаем, что и здесь все риторика, начиная уже с самого рассвета, который не настал.

Вот так. Последнее «вот так» звучит на удивление спокойно и просто - чуть ли не в первый раз за всю песню. И неслучайно - это два единственных слова, которые не изменили ни свой смысл, ни своему смыслу. Вот так. Это и ответ последнему пророку в своем отечестве, ушедшему в лето девяностого года.