— Если верить домыслам интернета, четверо корреспондентов программы «Профессия — репортер» носят четкие амплуа. «Репортер-профессионал», «репортер-стрингер» и «репортер-рейнджер». Андрей Лошак в этом квартете — «репортер, работающий со звездами и андеграундом». Приятная специализация?
— Это все, конечно, ерунда, но надо признать — существуют темы, которые никто, кроме меня, не поднимет. Например, body modification — о людях, которые издеваются над собой не для того, чтобы прославиться, а просто потому что по кайфу. Имплантируют, например, себе рога или — самый радикальный вариант — сверлят дырку в голове. Во-первых, трепанация повышает кровяное давление в мозгу, и он лучше работает. Во-вторых, устанавливается контакт со всякими космическими силами. Мы снимали одного
фанатика в Америке — у него целый сайт на эту тему. Вроде бы обычный фермер из Пенсильвании, выращивает кукурузу, голосует за Буша, а в голове дыра. К другой даме, леди Аманде, ездили в Англию. Живет в замке Х века, окруженном рвом, говорит: «It’s very chekhovian to grow up here». Намекает на «Вишневый сад»: просто во времена английской депрессии, перед войной, они были в жуткой бедности, но отец сделал все, чтобы спасти поместье. Потом, в середине 60-х, аристократка захипповала и взялась за сверло: вместо анестезии было ЛСД. Притом все снимала на камеру. Получилось арт-видео: она дырявит череп перед зеркалом, а потом, вся в бинтах и кровище, выпускает голубку из мансардного окна. Голубка летит в сторону Лондона и символизирует освобождение сознания. Сейчас ей шестьдесят, и они с приятелем, таким же аристократом, открыли фонд, который ратует за легализацию легких и не очень
наркотиков. Сына, парня лет 18-ти по имени Космо, отправила в Оксфорд. Я спрашиваю: вы с ним вместе наркотики употребляете? Да, говорит, у нас бывают psychodelic sessions. Но увы — he’s not really into the drugs.

— Кто-то тебя назвал «певцом маргиналов».
— Да, мне нравятся те, кто способен на бунт. А вот политику я ненавижу — ей занимаются люди, которые плотно встроены в систему, пытаются нас в нее встроить и получают от этого садистическое удовольствие. Они реализуют свои животные инстинкты власти — а мы вынуждены во всем этом существовать.

— Насколько я помню, ты всегда занимался бескрайними репортажами, не работая в ежедневных новостях. А то в информационной службе НТВ суровый порядок: будь ты хоть мегаименитым репортером — если надо ехать на завод снимать ткачих-рекордисток, поедешь на завод.
— Мне повезло — я пришел в отдел информации НТВ вместе с Парфеновым. Леня мне выказывал всяческое доверие, и я делал что хотел. В «катушке» числился только формально. Катушка — это такое расписание, где фамилии всех корреспондентов, дни недели и буковки: К — командировка, В — выходной. Если Д — дежурство — то сидишь на работе до победного, и все, что произойдет в этот день — твое. Но я всегда работал в жанре так называемого гранд-репортажа — минут семь-восемь, неделя работы — и никому не приходило в голову меня обеспокоить.

— На тебя не пытались надеть такой репортерский строгий галстук?
— Никогда! В этом смысле я благодарен НТВ: там на это смотрели сквозь пальцы. Никто мне ни разу ничего не сказал по поводу прически или рубашечек-маечек. Леня мог заметить: «Ты постригся бы — совсем лохматый!» — но в качестве совета, не указания. Конечно, было бы глупо прийти в Думу в майке с надписью Jesus и с пятидневной небритостью. Но я никогда не был паркетным журналистом.

— Ты похож на европейского туриста, которого легко различить в толпе по непринужденной манере одеваться. Что в них особенного? Почему этого «особенного» нет у нас?
— Это общая проблема всех русских: от отсутствия эстетических навыков и элементарной потребительской культуры люди одеваются очень трусливо. Отсюда брэндомания: надписи D&G, Armani или Rich на заднице — вроде как гарантия, что ты не выглядишь, как лох. Мол, у Дольче и Габбана ерунды не бывает — ведь они такие дорогие вещи делают! А я лет до 30 одевался в H&M и прекрасно себя чувствовал. Сейчас, правда, перерос: начал понимать, что качество вещей тоже очень важно. Но то, что H&M приходит в Россию, — глобальное событие, не хуже появления IKEA. Это освободит сознание. Москва сейчас стремительно меняется, здесь все больше свободно мыслящих людей.

— То и дело натыкаюсь на клерков, которые проводят обеденный перерыв на московских газонах с сэндвичем и ослабленным галстуком.
— Ага. Я вот вчера наткнулся на новое место с бутербродами. Там ужасно смешное меню: перечислены разные виды хлеба: багет, зерновой, чьябатта — а внутрь можно положить докторскую колбасу! Понимаешь? Традиция женится со свободой: берешь нашу докторскую — и в чьябатту ее.

— Приятные процессы. Жаль, что одновременно с ними происходят и неприятные: телевидение, например, шнуруют все туже.
— Хочешь знать мое мнение? Да, это происходит, но я не имею к этому никакого отношения — как не имел его и тогда, когда никакого официоза не было. Конечно, когда вся эта ерунда вторгается в твою жизнь, как было с закрытием «Намедни»… Безобразная история. Но что с этим поделать? Выходить на демонстрацию? Я человек аполитичный и не могу себе этого позволить.

— Телевизионные журналисты ^[1] делятся на два типа: те, кто домучивает репортаж до нужного объема, и те, кому отведенного времени не хватает — и приходится себя резать. Ты какой?
— Я себя режу. Я вошел в такой акынский ритм, что начал петь чуть ли не гомеровским гекзаметром и перестал влезать в хронометраж. Еще есть проблема финала. Можно дико занимательно рассказывать о всяком-разном, но если не знаешь, чем закончишь, будет провал. Последний неудачный пример — фильм «Антихрист Суперстар». Мне было жутко интересно снять кино про современных каинов, которые бросили вызов Богу. В России с такими происходит куча неприятностей. У нас же православие — официальная религия, даже идеология: Путин крестится на Пасху в ХХС и всякое такое. Взаимовыгодный брак: религия превращается во власть, власть становится религией… Ужас. При этом сам я, как ты понимаешь, верующий (показывает на майку с надписью Jesus). Не будет же человек просто так носить такую майку?

— Мне кажется, будет, если майка понравится.
— Вообще, может, и да… В общем, я хотел как-то тонко закончить. Планировал взять интервью у писателя Сорокина, который на самом деле верующий человек — просто это не афиширует. Но он не захотел разговаривать на эту тему, и я понял, что остался без концовки. Прочесть в конце проповедь на заданную тему я не мог, этим мы отличаемся от пишущих журналистов ^[1], которые позволяют отсебятину. На телевидении все привязано к видеоряду: когда его нет — пиши пропало. Мы клеили фильм ночью, и я всех замучил: раз пять или шесть менял концовку, мучительно переписывая собственные слова. Очень неприятное ощущение.

— Насколько четко ты представляешь себе свою аудиторию?
— Хороший вопрос — потому что больной. В «Намедни» я ее видел — программу смотрели все, с кем я общался. Сейчас друзья и знакомые все реже смотрят телевизор. Аудитория стала старше, появилось больше женщин. Читатели GQ ^[2] — как раз та аудитория, по которой я скучаю. Если я стал персоной года — значит, активные, хорошо зарабатывающие парни все еще меня смотрят и любят. Это ужасно приятно.

— Как тебе собственное изображению на экране? Говорят, он полнит на
пять кило.
Я слышал про семь. Так или иначе, мне это только на пользу — я же худой. Люди, которые со мной встречаются воочию, утверждают, что я и выше, и полнее, и краше, ха-ха. Если ты склонен к полноте — то тебя еще больше расплющивает. Для меня это не проблема — тьфу-тьфу-тьфу. А вот многих моих коллег и ровесников что-то так разносит…

— Тебя узнают?
Да, я столкнулся с этим, снимая квартиру. Квартирные хозяйки меня узнают.
Говорят: давайте мы вам скидочку сделаем.

— Ну и как оно?
Знаешь, никак. Эта профессия в тебе культивирует… не то чтобы тщеславие, а вот то, чем актеры страдают. Я не отличаюсь артистизмом и никогда не стремился в кадр…

— …но тебя нервирует, если кто-то спрашивает: «А вы, Андрей, чем
занимаетесь?»
— Я теперь понимаю, почему самые маститые актеры так нервно реагируют, если их не узнают. Для них это просто потребность: чтобы за спиной говорили, говорили, говорили… И желательно — с придыханием. Из-за этого возникает ощущение, что тебя вокруг все любят. Я разбил машину этим летом, она у меня в жестком ремонте месяца на два. Сейчас катаюсь на велосипеде, метро и не могу сказать, что за мной бегают толпы с криком: «О-о, Лошак пошел!». У меня удобная мера популярности: ниже среднего. Когда ты известен и при этом свободен. Квартирные хозяева узнают? Это хорошо. В толпе никто не останавливает? Тоже круто.

источник: НТВ