Он сидел и курил трубку… Он вдыхал горьковатый дым и, прищурив глаза, выдыхал замысловатые кольца, которые расползались в воздухе, словно медузы. Он курил уже третью трубку подряд, и все думал о чем-то, и тихо улыбался, и выдавливал из себя что-то вроде усмешки.

На столе лежала утренняя газета: свежая, хрустящая, как первый снег, и пахла она чудесно типографской краской. У него так и чесались руки развернуть ее и начать читать, и видеть, как размазывается свежая краска под пальцами, но, почему-то он этого не делал, а продолжал курить. Продолжал курить и думать, и вспоминать, как отец за утренним чаем, в смешном колпаке и монокле, читал газету. А он, маленький мальчик, бегал вокруг него, и все что-то выспрашивал и кричал: «Папа! Папа!»

И почему-то он вспомнил ее, с большими карими глазами и жарким румянцем на щеках. Удивительно, как время уносит с собой образы тех, кого мы любили, знали. Из некогда большой и светлой любви остались лишь глаза, румянец и еще непонятое ощущение, которое встало комом в горле, хотя, впрочем, может это только последствия частого курения.

Грустно?.. Но он не грустил. Он продолжал улыбаться и думать о чем-то далеком, безвозвратном. А на улице тем временем падал снег. Пушистый такой, лохматый, как соседский Тузик. И детвора кричала и шумела, и молодежь хохотала до одурения. Им было невероятно хорошо. Они были счастливы, и вся жизнь у них была впереди.
А вот он все курил и курил, и что-то в нем начало клокотать и вздыматься. И толи не мог им простить их молодость, толи себя за ошибки в молодости… Он так вдруг решительно встал и подошел к окну и со всей силы задернул тяжелые пыльные занавески… И стало ничего не видно. Только «Черный квадрат» вместо окна, этакое одиночество, принявшее геометрическую форму.

Ильсияр Гараева